Спящие Дубравы - Страница 54

– Вот видите, Падди, а вы говорили – придется ждать, – усмехнулась Глорианна.

– Чудесный народ! – с жаром рассказывал Римбольд, отчаянно жестикулируя от переизбытка чувств и то и дело поправляя венок, сползающий ему на глаза. Тяжелый такой, золотой, инкрустированный «кошачьим глазом». – Я как чувствовал, когда вошел в этот храм!

Из дальнейшего рассказа гнома мы поняли, что пресловутое Лапоположение заключалось в том, что в определенный час в соборе открывалось маленькое окошко под самым куполом. Солнечный луч падал на золотую статую Р’Мяфа с вытянутой рукой… или лапой. Тот, на кого падал отраженный блик, и объявлялся Избранным. Глори усмехнулась и заявила, что в таком случае высчитать нужное место проще простого, но Падрик шепнул: ничего подобного. Оказывается, день Лапоположения каждый год меняется по воле самого Мягколапого. Божество, дескать, является верховному жрецу во сне и заявляет, что пора устроить праздник. Девушка согласилась с тем, что так действительно сложнее, но, по-моему, лепрехун ее все равно не убедил. Уж такая она у нас неверующая…

Палаццо герцогов Ай-Ту-Доррских оказалось не слишком большим белокаменным дворцом, окруженным великолепным парком. Шумели золотые и мраморные фонтаны с душистой водой, воздух сочился ароматом цветов, в прудах, заросших огромными белыми лилиями, плескались золотые рыбки. Естественно, всюду сновали кошки. Красота!

Разумеется, пред светлые очи герцогини Белисинды предстали только избранные. Кроме главного действующего лица, то есть нашего гнома, в число избранных попал верховный жрец Р’Мяфа и мы с Глори. Я, правда, собирался протащить на прием еще и Падрика, но из этого ничего не вышло. После красноречивого взгляда Римбольда гвардейцы у ворот с лязгом скрестили перед лепрехуном парадные золоченые алебарды. Впрочем, самого Падди, похоже, такой поворот событий бесконечно устраивал. Он махнул нам рукой, крикнул: «Удачи!» и растворился в толпе.

Белисинда, милостью Р’Мяфа герцогиня Ай-Ту-Доррская, в окружении избранных царедворцев ожидала нас в парадной зале. Давненько я не видел настолько… крупномасштабную, что ли? – даму. «А скорее всего, и вовсе не видел», – подумалось мне при повторном взгляде на эту гору дрябловатой плоти, весьма умело задрапированную блестящим струящимся фиолетовым шелком и двумя-тремя кило драгоценностей. Картину дополняли пучок весьма жидких, да к тому же явно крашеных волос и с трудом различимые на фоне холмов носа, щек и век бесцветные глазки.

Почтенная вдовушка восседала в мягком кресле, ножки и подлокотники которого были вырезаны из слоновой кости в виде кошачьих лап, – местным троном, если я все правильно понял. Вокруг нее – на атласных, парчовых, шелковых и муаровых подушках, а то и прямо на мозаичном полу – лежало, зевало, вылизывалось и прогуливалось кошачье… стадо . Естественно, невообразимых размеров зверюга устроилась на коленях Белисинды. Дочка или племянница знаменитого Мяучина, не иначе. Возможно, у меня пошаливало воображение, но, казалось, герцогиня запустила в кошачью шерсть руки по самые запястья, точно в живую муфту. В глазах обеих – и хозяйки, и любимицы – застыла привычная важность и такая же привычная скука.

– Ваша Светлость! – провозгласил верховный жрец, когда за нашими спинами сомкнулись золотые двери. – Позвольте представить Вам нового Лапоположенного, Благословенного Избранника Р’Мяфа, Римбольда и его друзей. Они путешественники, лишь сегодня пересекшие границы Ай-Ту-Дорра.

Мы поклонились, слегка опустила свои четыре подбородка и герцогиня.

– Добро пожаловать, – устало произнесла она. – Друзья Лапоположенного – желанные гости в моем доме. Знаешь ли ты, Избранник, что для тебя означает Лапоположение?

– Ну, – важно начал Римбольд, подбоченясь и выставив вперед ногу, – я полагаю, что это – почетная должность…

– Не совсем. Это значит, что ты, являясь сегодня гласом Р’Мяфа, можешь до заката солнца попросить меня о чем угодно, и я обязуюсь выполнить эту просьбу.

Глори пихнула меня локтем в бок; я ответил понимающим кивком. Римбольд, явно ошеломленный, захлопал глазами:

– Что угодно?

– Само собой, в рамках разумного, – ответил за Белисинду представительный старец, поверх ухоженной белоснежной бороды которого покоилась тяжелая золотая цепь с большой печатью. – Знай, что ты не можешь просить герцогского престола или места при дворе, равно как и смерти или личного имущества любого, находящегося на государственной службе. Кроме того, ты не можешь требовать в жены женщину разных с тобой рас без ее согласия, просить денег и драгоценностей, выраженных более чем пятизначной цифрой, передачи в твое владение святыни Ай-Ту-Дорра и развязывания войны против любого государства.

– Благодарю тебя, Хранитель Печати, – кивнула герцогиня, проигнорировав вырвавшееся у гнома восхищенное: «Ух, ты!»

Тем временем к креслу-трону приблизился еще один сановник – наряженный в алый с серебром кафтан долговязый тип, от выражения лица которого мигом свернулось бы молоко, и что-то прошептал. Белисинда вновь кивнула, и он с поклоном выскользнул за дверь.

– Я должна вынести постановления по делам преступников, – обратилась к нам правительница Ай-Ту-Дорра, – Избранник и его спутники могут пройти в комнаты для гостей, отдохнуть и подкрепить силы, но, если пожелают, могут и остаться.

– Спасибо, спасибо, я думаю… – начал Римбольд, но Глори дернула его за кафтан и с очаровательной улыбкой закончила:

– Мы с радостью останемся, чтобы воочию лицезреть прославленное Ай-Ту-Доррское правосудие.